Анна хитрик биография личная жизнь

Белорусская актриса и певица Анна Хитрик рассказала корреспонденту Радыё «Свабода» о том, как сложилась ее жизнь в Израиле, куда она переехала в 2017 году ради сына Степы. У мальчика аутизм, а детям с особенностями в этой стране созданы условия для комфортной и успешной жизни.

Чем Израиль отличается от Беларуси

– Вы переехали в Израиль год назад. Какие у вас самые сильные впечатления от новой страны и людей?

– Это замечательные, добрые люди! Мы не ожидали такого. Каждый день кто-то обязательно помогает. И не потому, что мы просим (а если просим – помогут в пятьсот раз больше).

Например, иногда приходим домой, а на ручке нашей двери висит пакет, в нем свежие круассаны с шоколадом, булочки – это наша соседка напротив. Она не знает ни слова по-русски, я же не говорю на иврите и, когда встречаю ее, лишь улыбаюсь «во все тридцать сколько есть» и говорю: «Тада́ paба́!» («большое спасибо» на иврите).

Если возникают вопросы о том, как оплатить электричество, газ (тут свои правила, целая «коммунальная история»), я точно знаю, что могу обратиться к абсолютно любому незнакомому русскоговорящему человеку – и он найдет время, и пойдет со мной за ручку, и еще будет там кричать: «Она новенькая, сейчас же сделайте ей скидку!» Это уникально.

– А что в Израиле не так, как в Беларуси?

– Знаете, как здесь устроены квартиры? Это сразу бросается в глаза при переезде. Здесь нет обоев, дорогой штукатурки – здесь у всех простые стены, выкрашенные в белый или иной цвет. Если у тебя много денег, возможно, ты будешь жить в квартире или доме большей площади, но у тебя останутся те же простые стены.

Я здесь не увидела ни одного забулдыги. Можно ночью спокойно ходить по улицам, и будет страшно только «по привычке».

Здесь старикам помогают специальные люди, выводят их на прогулку. Чаще всего деньги на это выделяет государство. И не важно: инсульт, инфаркт, да что угодно, человек может быть неподвижен – его будут вывозить в коляске на прогулку.

Здесь даже в парк отдыха, где разрешено жарить шашлыки, приезжают всякого рода службы, выдают пакеты, чтобы ты не оставлял после себя никакого мусора. И вдруг понимаешь, насколько ты в сравнении с ними несовершенен.

Здесь совсем другие ценности. Здесь ценят уже то, что живут. Ведь никто не знает, что может случиться и сколько той жизни остается. Здесь в новых домах, в более дорогих квартирах есть комната-бомбоубежище, и если вдруг сирены, то вся семья идет в эту комнату. Один четырнадцатилетний подросток объяснял мне: «Ты, главное, не бойся. Если будет сирена, нужно лечь вот так (показывает), и с тобой ничего не случится. А если будешь бояться, тогда тебе нельзя здесь жить, иначе может обязательно что-нибудь случиться. Ясно?» Здесь ценят самые простые вещи. Иди на рынок, купи помидоров и будь счастлив, в чем проблема?

не хотела бы, чтобы рассказ про Израиль выглядел как «здесь все круто, а Беларусь плохая». Конечно, нет, здесь тоже много своих трудностей, но каждый сюда приезжает за чем-то конкретным.

Мы приехали, зная, что здесь есть условия для детей с особенностями, и мы их получили. А насчет того, тяжело ли нам, хватает ли нам на еду, – это другое. Это наш личный выбор, и мы с ним согласны.

О ценах в Израиле

– Дорого ли жить в Израиле?

– Цены здесь правда безумные. Честно говоря, я не видела страны дороже. Я не могу сказать, что я весь мир объездила, но поездили мы много, и по сравнению с другими странами здесь очень дорого.

Например, мы снимаем небольшую скромную квартирку в старом доме без лифта и платим около 1700 долларов в месяц (с коммунальными). Можете себе представить, как трудно было, как только мы переехали…

Сейчас, конечно, хватаешься за любую работу. Оно, впрочем, так было и в Минске, но, когда приезжаешь из страны с уровнем дохода в 5–10 раз ниже и нужно выплатить сразу огромную сумму за аренду квартиры (здесь договор и оплата на год вперед) – ты просто в шоке.

Как Израиль помогает репатриантам

– В Израиле есть специальное министерство, которое отвечает за реализацию государственной политики в области иммиграции и репатриации в Израиль. Новым репатриантам предоставляют определенные льготы. А что сделало для вас государство?

– То же самое, что оно делает для всех репатриантов. Мы получили «корзину абсорбции», как все (материальная помощь тем, кто возвращается в Израиль по программе репатриации: часть денег выдается в аэропорту по прибытии в страну, остальное выплачивают ежемecячно в течение полугода. – РС). Это деньги, которые, безусловно, нам очень помогли, потому что, если ты ходишь в ульпан (образовательное учреждение, где учат иврит. – РС) и у тебя ребенок, ты не можешь еще и работать.

Мы, к сожалению, не попали ни под какую программу — это был минус, так как там и ульпан, и какая-то работа, и ребенок сразу куда-то устроен. Но у нас ребенок с особенностями развития, и ни одна программа этого не предусматривала. Поэтому мы просто ехали в никуда… Впрочем, как и очень многие.

Приехали в город Раанану (20 км севернее Тель-Авива), так как здесь у нас были знакомые и мы знали, что нам со Степой помогут пройти все комиссии. После того как прошли комиссии и получили инвалидность, государство Степе даже помогает. Деньги небольшие, но это помощь.

В трудоустройстве нам никто помочь не может, так как мы актеры. Если бы мы имели другие, более востребованные профессии, может, и помогли бы. Здесь есть социальные работники, они нам звонили, расспрашивали о профессии, дипломах, хотим ли мы работать актерами. Мы, конечно, сказали «да», но в какой театр нас могут устроить? Да и мы с мужем решили, что не очень хотим в театр.

Почему Хитрик не хочет играть в театре

– Но в Беларуси вы с мужем не только заpaбатывали, но и жили творчеством: театром, музыкой. «Без творчества совсем никак» – это ваши слова. А как сейчас?

– Когда еще только планировали переезд, мы думали пойти попробоваться в известный местный театр «Гешер», который много лет назад открыли в Тель-Авиве российские иммигранты. Но решили, что нет: если начнем играть, снова вечерами нас не будет дома, а это то, о чем я так сожалела в Минске. Я считаю, что ребенку нужны родители. Мы переехали ради Степки и будем делать все ради него.

– Но у вас сейчас тоже творческая работа: 14 сентября вы открыли в Раанане театр книг для детей «Дом черной совы». Расскажите, что за театр книг такой и кто его посещает?

– Это 22 квадратных метра счастья! Мы с мужем рискнули и за те средства, которые у нас были, сняли маленькое помещение в центре нашего городка. Назвали его «Дом черной совы». Пока там есть только маленькая библиотека и театральная студия. Сейчас мы репетируем спектакль.

У меня 7 театральных групп, их посещают дети от 4 до 9 лет. Группы маленькие, максимум по 5 человек, чтобы учитывать индивидуальность каждого: детки же разные, у всех своя энергетика, свой ритм.

Мы читаем с ними книги, много разговариваем, фантазируем, очень много обсуждаем внутреннее состояние ребенка. Если ребенок тебе готов рассказать самое плохое и самое хорошее, принести тебе каждый свой новый синяк – это степень доверия. Как только ребенок начинает тебе доверять, из него можно вылепить очень многое. Не насильственным способом – «ручку вверх, ножку вниз», – а именно чтобы из него это «шло».

– Это работа, приносящая доход, хобби для души или идеальное сочетание первого и второго?

– Пока о доходе речи нет, пока речь про раскрутку чего-то нового. Я сейчас стремлюсь к тому, чтобы «отбить» аренду (ведь аренда страшно дорогая) и чтобы хотя бы что-то вообще осталось. А мой муж, пока я здесь мечтаю, вынужден «пахать» на семью и подpaбатывать где только может. Вообще, он настоящий молодец, наш папа.

В Израиле у меня возникло огромное восхищение своим мужем. Разумеется, я всегда его любила и, как любой человек, для ближнего сделаю все. Но сейчас вижу в нем не просто любимого мужа, разного, всякого, но также большую опору.

– В Беларуси вас знают не только как актрису, но и как певицу, лидера музыкальных групп «Детидетей» и «S°unduk». Вы на днях написали в соцсетях: «Я снова в музыке». О чем это? Может быть, чем-то порадуете поклонников?

– Этот период адаптации и стресса был затяжной и очень сложный. Я даже не могу сказать, что он полностью завершился. После переезда я более полугода ничего не писала, и для меня это катастрофа. Мне казалось, что «я как я» кончилась. Что здесь началась новая жизнь и новая я – и началась без музыки. Я сильно переживала по этому поводу.

А недавно какие-то штуки стали потихоньку всплывать в голове, и я так загорелась… Я очень хочу приехать, но понимаю, что сейчас бросить семью хотя бы на неделю – чтобы отрепетировать с группой, сделать все красиво и правильно – я не имею права. Ведь мы здесь совсем одни, у нас нет денег на нянек (да и не нужны они, мама – это мама). Но я не беру своих слов обратно. Это моя мечта: приехать и в родном театре сделать концерт.

А пока… Вот с мужем недавно записали маленькую песенку «Гимн черной совы» – к открытию нашего театра книг. Это наша первая запись в Израиле, естественно, в домашних условиях, без профессиональных инструментов. Недавно в Израиль переехал известный музыкант Александр Хавкин (белорусский звукорежиссер, бывший скрипач группы «Крамбамбуля». — РС), и мы собираемся с ним встретиться – может, что-то придумаем интересное вместе.

Про сына Степу и детей с особенностями

– Вы переехали ради сына. Но еще в 2015-м говорили в интервью, что «за год произошли огромные изменения: люди, которые не знают про Степин диагноз, в том числе и врачи, видят обычного мальчика». Может, и в Беларуси Степе помогли бы?

– Одно дело – найти хороших педагогов, видеть самой, как здорово Степа развивается (и прогресс действительно очень большой). Но проблемы есть, они никуда не исчезнут – в любом случае какие-то из них останутся. Но здесь иное отношение к этому со стороны других людей…

Каждый раз, как мы в Минске выходили погулять во двор, родители, когда видели Степины особенности, просто забирали детей и уходили.

Притом что Степа никогда не был агрессивным, и не бегал гoлым, и не бросал никому в лицо песок. Он впадал в истерики, мог просто сидеть и сыпать перед собой песок или катать машинку туда-сюда, не играл в игры, когда ему было три года. И все родители забирали своих детей – горка пустела. Был аншлаг – и вдруг стало пусто.

Я ежедневно получала дозу такого вот «позитива». И каждый раз, когда видела, как от Степки шугаются, наблюдала агрессию и злобу в отношении своего ребенка или других детей с особенностями, – я в эти моменты почти умирала. Я теряла веру в людей.

Звучит бaнaльно и очень пафосно: «вера в людей». Но я действительно тот человек, который не понимает этого мира, если не любить людей. Зачем тогда этот мир нужен? Для чего? Для себя любимого? Не понимаю. И не хочу понимать. Я знаю точно, что людей любить надо, но иногда я… теряла такую возможность.

– В Израиле такого отношения к детям с аутизмом нет?

– Нет, в Израиле вообще этого нет. Дети здесь – самые главные человеки.

Когда прихожу на какую-нибудь проверку со Степкой, могу спокойно сказать, что у меня сын с особенностями, – и там сразу улыбаются, гладят его по макушке и говорят: «Эй, все замечательно, все мы особенные!» Здесь врачи тебя успокаивают, обращают внимание на хорошее, и ты сам начинаешь думать позитивно: «Да, мой сын молодец, он умеет!» У тебя расспрашивают про его друзей, любимые игрушки, игры, про все-все – и кажется, что они действительно очень хотят знать все о твоем ребенке, дружить с ним, готовы горы для него свернуть.

– Степа пошел в обычную или специализированную школу?

– Степка учится в обычной школе, в которой есть интегрированный класс. Выглядит это так: есть главное здание школы и возле него, справа и слева, отдельные маленькие. Снаружи они выглядят довольно скромно, но внутри все уютненько, у каждого отдельная доска, своя парта. Обучение в школе бесплатное.

В классе 8 детей и четверо взрослых – два педагога и два воспитателя. Тьюторов и сопровождения у нас нет, так как класс маленький. Но если бы я сказала: «Хочу, чтобы он учился с другими детьми», – здесь это абсолютно не проблема, он пошел бы в обычный класс, и там у него был бы личный тьютор, который бы сопровождал и помогал. Но окунать ребенка в настолько стрессовые условия только потому, что я мечтаю, чтобы он учился в обычном классе, – я еще не сошла с ума.

– Как Степа чувствует себя среди других детей?

– У него была очень сложная адаптация. Он пришел в класс, где все говорят на иврите, и у него первое время просто «сорвало крышу». Были истерики, он толкал учителей, не хотел вообще ничего. Было тяжело, я говорила: «Зачем мы сюда приехали? Здесь все еще хуже, поехали домой!» Но потихоньку, помаленьку… Теперь у него появился лучший друг, мы ходим к ним в гости, а они к нам приходят. Все Степу любят. Он, правда, пока плохо разговаривает на иврите, но еще не прошло и года.

Про адаптацию и тоску по родине

– А для вас бросить привычную жизнь, начать все с нуля в чужой стране было большим стрессом?

– Я всегда думала, что я человек терпеливый, что, если нужно покорно «выдержать боль», я сумею это сделать, но Израиль словно взял и показал все мои слабые места. Здесь надо было вообще жить по-новому. Все-все по-новому. Было очень тяжело.

Мне ужасно сложно дается иврит: иногда кажется, что никогда не пойму ни одного человека. И вообще, это не моя квартира, это не мое, здесь нет ничего, что я люблю: любимых мест, моих друзей – ничего нет. Хочется в театр, на сцену, мечтаю про концерт S°unduk – я периодически срываюсь, плачу. Лишь при Степе натягиваю на лицо улыбку, даже если абсолютно не хочется этого делать.

– Скучаете ли по Беларуси? Кого и чего больше всего не хватает?

– Я сильно скучаю по людям. Для меня страна – это люди. Любимые люди; люди, которые тебя понимают. И эта любовь останется со мной навсегда. А вот так сказать «я скучаю по Беларуси» не могу. Я, наверное, не патриотка.

Страна – это просто большое количество людей, которые либо любят друг друга и делают страну сильной, либо уничтожают друг друга и делают страну слабой. А истрeбллять друг друга можно не обязательно физически, можно и мopaльно. Что такое страна? Это и те люди, которые кричали, что мой сын выродок. Может быть так, что горячо любишь своих людей, свою работу – но соберешь вещи и свалишь из этой страны. И я считаю, что это не слабость.

– Израиль – это навсегда? Думаете ли о том, чтобы вернуться?

– Вернемся ли мы – я не знаю, никто не знает. Мне тяжело здесь, Израиль пока не мой дом, и я не знаю, станет ли когда-нибудь им. Здесь миллиард проблем, которые я пока даже не знаю как решить. Я ужасно истосковалась по семье (по сестре, маме, брату), по родным, близким и добрым белорусам, по белорусскому языку, по сцене. По всем тем, кого я встретила и нашла за свои 38 лет.

Но я буду цепляться за эту страну. Я хочу, чтобы мой ребенок жил в таком обществе, потому что не знаю, когда этот опыт перейдет странам постсоветского прострaнcтва. Постараюсь, оставаясь здесь, приезжать и привозить вам какие-нибудь интересные истории. Будем видеться и обниматься.

Фото: архив героини.

На кухне арендной квартиры, в которой живет семья актрисы Купаловского театра и певицы Анны Хитрик, закипает чайник. Она засыпает кофе в чашки и спрашивает, нужен ли сахар. Из прихожей выглядывает кот, а за ним высовывается узкая морда собаки.

Анна Хитрик и сын Степа.

Атмосфера располагает к светскому разговору. Только история эта никак не вписывается в данный сценарий и не касается публичного: того, что мы и так знаем про Анну Хитрик. Этим вечером перед нами абсолютно незнакомая дeвyшка, которая полтора года назад узнала, что у сына аутизм, и вместе с мужем начала его спасать, чтобы дать мальчику возможность пойти в обычную школу.

Степа

Степе четыре года и ведет он себя, как и все мальчики в этом возрасте: выпрашивает конфеты, приходит в восторг от мотоциклов и собирает мозаики с машинками. Он активный: ездит по дому на самокате, показывая пpaктически акробатические трюки.

Полтора года назад ему поставили аутизм. В диагноз мама и папа не поверили. А увидев обычного мальчика, сегодня не верим и мы.

— Когда ему поставили диагноз, у нас не было ощущения, что со Степой что-то не так. Мы думали, что он просто какой-то гадкий, злой мальчик, который издевается над родителями, — говорит Анна.

В два с половиной года Степу отдали в детский сад, и он, как многие дети, наотрез отказывался туда ходить. Однажды в магазине захотел залезть в аквариум к карпам, а когда ему это запретили, лег на пол в неубранный снег с грязью, делал ангелов и ел это месиво.

Спать отдельно Степа не мог. Анне приходилось ложиться с ним в детскую кроватку. Когда ей казалось, что у мальчика глубокий сон, и она приподнималась, чтобы уйти, Степа начинал дико кричать.

Мыться он тоже не хотел: просто отказывался заходить в ванную. Зубы Степе чистили родители: папа держал за челюсть, а мама водила щеткой с зубной пастой.

Степа с бабушкой Татьяной.

Бывало, что дома он брал в руки машинку, не играл с ней, а смотрел сквозь игрушку и имитировал звуки.

— Мы еще смеялись, что он будет каким-нибудь классным фотографом или оператором, что способен видеть сквозь предметы. Радовались, что не такой, как все, — вспоминает Анна. — А потом он перестал отзываться на имя, затем говорить, после чего начал шататься, плеваться, кусаться и очень сильно бить себя по голове…

Когда Степу отвели к неврологу, врач сказал, что он «отличный пацан, только немного нервный», и порекомендовал пропить настойку ромашки. Тем временем за свои проделки мальчик получал от родителей бесконечные наказания, а ситуация при этом становилась все хуже.

На приеме у еще одного врача, к которому Степу привели по поводу аутизма, специалист долго сомневалась, что эта особенность у него есть.

— «Какой аутизм?» — говорила врач, — передает ее слова Анна. — Нормальный классный парень, подходит вон, маму обнимает. А потом она позвала Степу несколько раз, он не отзывался. Подошла к нему — тот заехал ей со всей дури по лицу, после чего стал выдирать волосы.

Другой врач, нейропсихолог, поставила мальчику аутизм. Ее коллеги подтвердили диагноз.

Аутизм — это психическое расстройство. У человека как будто отсутствует связь между внутренним и внешним мирами. Ребенок может «зависать», смотреть в одну точку и не смотреть в глаза собеседнику, зацикливаться на каком-то одном процессе или действии, не разговаривать.

У него могут быть серьезные коммуникационные проблемы. Например, ему плохо или что-то болит, но он не понимает, как об этом сказать. Он не умеет дружить или играть с другими детьми и делает вид, что в этом не нуждается. Ребенок как будто живет в своем мире.

Аутичное поведение можно корректировать, но нельзя вылечить. И чем раньше с ребенком начнут работать, тем больше шансов, что ситуация кардинально изменится. Сегодня только в Минске живет около 800 детей с аутизмом.

Многие люди с такой особенностью развития становятся гениями. Например, аутистами были композитор Вольфганг Моцарт, физик Альберт Эйнштейн, художник Винсент Ван Гог, писательница Джейн Остин, предприниматель и общественный деятель Билл Гейтс…

Нет единой версии, от чего появляется аутизм. Есть мнения, что это может быть генетическим расстройством, результатом заболеваний, которые мать перенесла во время беременности.

Анна и Сергeй

После того как родители, Анна Хитрик и актер Сергeй Руденя, узнали диагноз, их жизнь круто изменилась. Сначала они себя жалели.

Сергeй Руденя и сын Степа.

— Я сейчас смотрю на мужа и понимаю, что он самый прекрасный на свете, и я его очень люблю, — говорит Анна. — А когда это случилось, я его ненавидела, потому что мне нужно было кого-то винить. И ему нужно было кого-то винить. И мы винили друг друга. Мы не говорили этого, но отношения были ужасные.

От инвалидности для Степы и пособия родители принципиально отказались — решили, что смысла в этом нет. У него легкая форма аутизма, и они будут пытаться вывести ребенка на такой уровень, чтобы он смог пойти в обычную школу.

После постановки диагноза нужно было ждать полгода, пока мальчик пойдет на курс коррекции по месту жительства. Чтобы не терять время, Степу на всякий случай возили по бабкам-шептухам и экстрасенсам, которые снимали порчу.

Когда же курс начался, после нескольких занятий Анна решила, что нужно искать какой-то вариант лечения самим, и узнала об израильском центре «Суламот».

— Я пришла к Сереже и сказала, что нам нужно тысяч 15 долларов. У нас тогда в копилке было 600. Мы одолжили деньги, нам помогли родственники и незнакомые люди, и поехали на 28-дневную коррекцию, — озвучивает решение Анна.

Израиль

Коррекция обошлась в 12 тысяч долларов, на месте еще пришлось снимать квартиру и платить за авиабилеты. Но, несмотря на такие большие суммы, Анна говорит, что это стоило того.

Специалисты центра на протяжении четырех-шести часов работали с ребенком. Сначала они оценили его поведение, разработали специальную программу и по ней корректировали состояние. По сути, все это напоминало игру, но после программы родители поняли, что с особенностью ребенка можно работать.

— Они показали, что все не так плохо. Я увидела, что есть потенциал и дорога вперед, — говорит Анна.

После курса Степа стал спать отдельно от мамы, через какое-то время, используя советы специалистов из Израиля, мальчика научили без истерик заходить в ванную и мыться. Но самое главное, у него проснулся интерес: Степа начал отвечать на вопросы родителей и задавать их сам.

Нужно учесть, что после курса в Израиле Анна по примеру зарубежных специалистов постоянно занималась с ребенком. Занятия она продолжает до сих пор: нужно работать с ребенком до 40 часов в неделю. Учитывая уроки в коррекционных центрах и дома Степану удается заниматься часов 20.

За последний год наметился существенный прогресс. Поэтому родители надеются, что смогут сделать все, чтобы он стал самостоятельным по жизни и через полтора года пошел в обычную школу.

Центр

Благотворительный центр помощи аутичным детям в Минске расположен в спальном районе Минска. Если добираться туда из центра города, кажется, что ты едешь на край земли: это находится возле МКАД.

Центр арендует три комнаты: в одной — небольшая кухня, где можно перекусить перед занятиями, в двух других — работают с детьми с аутизмом. Живет организация на пожертвования родителей, неравнодушных граждан и спонсоров.

Анна Хитрик работает здесь шесть дней в неделю. И хотя суббота — выходной, она все равно приходит в центр, чтобы провести занятия хотя бы с двумя детьми. Эта работа на 90% волонтерская, в месяц Анна, как и другие специалисты, получает символическое вознаграждение, которое не дотягивает даже до 1 миллиона рублей.

В центр ее пригласил председатель, у сына которого тоже аутизм. Посоветовавшись с мужем, Анна согласилась попробовать позаниматься с детьми.

До этого она прошла дистанционный курс терапистов (так называют специалистов, которые в том числе работают с детьми с аутизмом) и окончила первый уровень системы альтернативной коммуникации для детей с аутизмом PECS. С помощью нее детей учат общаться карточками с рисунками и словами. Это значит, что, когда ребенок из-за особенности развития не может о чем-то попросить, так как не понимает смысла речи, он показывает карточку.

В центре под каждого ребенка разpaбатывают индивидуальную программу, так как один может абсолютно не нуждаться в том, чему учат другого.

Помощь

В 13.15 в центре у Анны Хитрик должно начаться занятие. На него придет семилетний Влад. Она раскладывает материалы и периодически посматривает на часы.

Анна Хитрик занимается с Владом.

У Влада есть проблемы поведенческого плана: он может не смотреть в глаза, не отзываться, теряет интерес к собеседнику. При этом его программа направлена «на успешность», то есть мальчика нужно хвалить, проигрывая с ним различные ситуации.

Таких ребят, как Влад, в центре семь. К сожалению, возможности учреждения ограничены: сегодня физически они могут помогать только такому количеству детей. При этом в очереди на коррекцию стоят 300 мальчиков и девочек. Люди готовы ездить в центр из других городов.

Анна Хитрик говорит, что решить вопрос могла бы как минимум помощь со зданием. Если бы государство выделило центру, например, полздания детского сада, то тераписты смогли бы принимать гораздо больше ребят. Одно дело, когда у тебя две комнаты для занятий, и совсем другое, когда их восемь.

В общем в стране, по ее мнению, уделяют недостаточно внимания теме детей с аутизмом. Это проявляется в недостатке количества специалистов, которые могут работать с такими детьми, центров коррекционного развития, специальных групп в детских садах и классов в школах.

И хотя обещают, что с 2018 года в Беларуси заработает программа развития инклюзивного обучения для детей с особенностями, неизвестно, как все будет реализовано на деле.

Поэтому сегодня Анне кажется, что самый простой способ для государства помочь: выделить для организаций, которые занимаются с аутичными детьми, помещения. Но при этом обязать их не становиться коммерческими структурами.

— Это минимальная помощь — предоставить здание, поддержать с ремонтом и материалами. А организации пусть сами ищут спонсоров на обучение специалистов. Потому что, чтобы изменить всю систему работы с детьми с аутизмом в стране, нужны колоссальные деньги, — уверена она.

Жизнь

Зачем Анне почти каждый день заниматься с чужими детьми с аутизмом, когда вся жизнь и так как по расписанию? Она говорит, что работа в центре помогает ей чувствовать себя живой.

— Я сейчас реально хочу этим заниматься, потому что знаю, что могу помочь тем, кто не может помочь себе сам. Я могу не просто на сцене корчиться и проживать чужие жизни, а изменить чью-то, — рассуждает она. — Я очень люблю свою прежнюю жизнь: театр, сцена, там я точно знаю, что делать… Но иногда после центра, думая о каком-то конкретном ребенке, я прихожу в театр, натягиваю колготки в сетку, чтобы сыграть в спектакле, и думаю: «Что я делаю? Кто эти люди? Зачем они сюда пришли? Почему я должна им петь?»

Эта история изменила отношение Анны к проблемам и показала, что действительно в жизни важно:

— Я всегда сильно подключаюсь к людям и их проблемам. Из-за этого мне кажется, что все является проблемой: и это проблема, и то — проблема… Я раньше парилась по поводу своей группы, концертов, того, ходят люди на них или нет, а потом все это случилось… И когда я пережила депрессию, у меня в жизни все расцвело. Я клянусь. Потому что я поняла, что вообще все это не важно. Вот вообще. И я против всех этих слов «держись», «какая ты молодец, Анька»… Сейчас хочу только одного, чтобы кто-то меня услышал и помог центру, а себе я сама помогу. Я хочу, чтобы бабулька с клюкой, которая воспитывает внучку, потому что мама с папой отказались от нее, могла прийти к нам. И мы сказали: «Бабуля, отдыхай, мы тебе поможем». Вот этого я хочу. И для этого я готова ходить на все интервью мира и слушать все «держись».