Ярослав здоров личная жизнь

Бог дал голос…Отрывок из книги А.Мурзич “Театр Романа Виктюка. Из точки в вечность”.

“Бог дал голос. Плюнул Бог сверху и попал на голову не того человека!”, – негодующий выплеск Агрессивного Зрителя. Зачем эта злость? “Неужели не умеем мы по-доброму?” Думаю, умеем. Я самолично благодарю… Надеюсь, свет и нежность нам придется больше по сердцу, чем глупость и агрессия.

Каркнула курица – знает вся улица

Ярослав Здоров. Я приехал в Москву в 1991 году на конкурс актерской песни имени Андрея Миронова. После этого конкурса у меня появилась масса всяческих приглашений и предложений. В результате хитросплетений судьбы я оказался в театре небезызвестного композитора Алексея Рыбникова, приняв участие в его опере “Литургия оглашенных”. К сожалению, я проработал недолго у Рыбникова, во-первых, потому что партия была маленькая, а во-вторых и в главных, из-за отсутствия прожиточного минимума, из-за отсутствия жилья. В общем-то, я уже решал поворачивать оглобли, возвращаться в Ташкент. Я себя подготавливал мopaльно к тому, чтобы вернуться.И как-то вечером раздался звонок. Я подошел к телефону, снял трубку. Незнакомый голос меня спросил: “Ярослав?” – “Да”. – “Это Виктюк”. А дело в том, что Роман Григорьевич раньше что-то слышал обо мне, потому что на конкурсе актерской песни были актеры из его Театра. Мир тесен, а творческий мир тесен еще более. Это своего рода деревня: каркнула курица – знает вся улица. Все знали, что появился такой человек, такой голос. С Курмангалиевым у Виктюка уже были проблемы. Финансовые, наверное… И они, вероятно, подыскивали какую-то альтернативу ему. Уже тогда, на конкурсе, меня пригласили на спектакль с целью знакомства с Виктюком. Мы познакомились, он попросил меня что-нибудь спеть. После этого он решил еще раз со мной встретиться, но не получилось у нас еще раз… Я даже не помню, почему мы не встретились, – просто пропали из поля зрения друг друга.

Прошло два года с тех пор, и вот – этот вечерний звонок. И приглашение. Я пришел на встречу в его репетиционную аудиторию. И они с Маковецким просто-напросто сели передо мной, Виктюк вытащил пьесу “М. Баттерфляй”, сказал: “На, попробуй почитай…”. А я даже не знал, для чего он меня приглашает. Так все и произошло. Я не стал задавать вопросов: почему “М. Баттерфляй”, по какой причине он приглашает меня на эту роль? Ведь блистательно играл Курмангалиев, он снискал успех, стал любимцем публики.

Для Москвы того времени это был действительно шоковый спектакль, потому что он возник на волне общих перемен. Разрушалась страна потихонечку, еще не так сильно, не так болезненно, но все же разрушалась. Психология общества еще не была готова воспринимать этот спектакль. И поэтому был шок, был бум, публика ломилась на “М. Баттерфляй”. И не было билетов.

Эрик благодаря этому спектаклю сделал себе хорошую карьеру. До “М. Баттерфляй” его знал узкий музыкальный круг. И когда мне предложили играть после него, я не смог отдать себе отчет в том, на что подписываюсь. Для меня это было просто начало чего-то нового, новым периодом в жизни.

Образ моей жизни

Ярослав Здоров. Ну и что? Начались репетиции. Я раньше никогда не репетировал с настоящим театральным режиссером, а ведь я закончил театральный институт в Ташкенте. Виктюк был первым серьезным режиссером, с которым мне довелось встретиться по профилю театрального искусства. Я заканчивал институт, совершенно не подозревая, что у меня могла бы быть совершенно другая жизнь.

Хотя голос у меня был всегда. Вот как я встал на ноги, наверное, с тех пор и пою. Голос – это естественный спутник моей жизни. Я могу сказать, даже более того… Как бы мне выразиться, чтобы это не звучало вульгарно… У меня имелись проблемы со здоровьем, были не в порядке бронхи и трахея, и я не мог полноценно звучать. Так было ощущение, что я покинутая женщина, которая всю жизнь была замужем, жила с семьей и у которой вдруг произошли проблемы в жизни. Я впервые почувствовал, что смысл моего существования заключается именно в музыке, в голосе, в пении. И ни о чем другом на самом деле я никогда даже не думал. Голос – это образ моей жизни.Я мечтал о сцене, но я не знал, что мой голос – действительно что-то серьезное. И мне никто не мог сказать, что это редкий голос. Мне говорили, что он превратится после мутации, может быть, в тенор, может быть, в баритон. И надо молчать… В этот возрастной период нормальным отрокам, вероятно, больно говорить, голос их некрасив, появляется неприятный тембр. Они не могут громко разговаривать, потому что голос ломается, трескается, срывается. У меня этого не было. Я мог спокойно петь. Но, конечно, я помнил своей вокальной памятью, какой у меня был голос в детстве, и слышал, во что он превращается. Я мог сравнить. Я понимал, что возможности сокращаются, но не знал, что этот голос имеет свое название, свое будущее. Когда начинал дypaчиться, изображая какую-нибудь оперную примадонну, мне говорили: “Тебе надо молчать, тебе нельзя петь!” Я искренне не понимал, почему мне надо молчать, когда хочется петь. Я это к тому говорю, что у меня не было никогда резких физических ощущений этого переходного периода.

Так вот, в связи с тем что мне никто не мог объяснить, что мне стоит всерьез заняться музыкой и вокалом, я занялся поступлением в театральный институт. И я его закончил. Естественно, что в Ташкенте я не мог получить должного образования ВУЗа. Я получил только бумагу об окончании. Но я рад этому, потому что, если бы узбеки занялись моим образованием, результат был бы весьма печальный. Слава Богу, ничего страшного не произошло. И все мои радивые одноклассники сейчас, наверное, рожают детей и воспитывают их. А я продолжаю свою жизнь на сцене. То есть я занимаюсь тем, чем хотел заниматься. В сущности, театр тоже имеет место в моей жизни. В связи с тем что моя жизнь с 1991 года обрела качественно новое состояние, театр превратился в нечто прикладное. Виктюк, Фокин, Штайн… Но я не драматический актер, я певец. И пение дарит мне опять-таки встречи с такими выдающимися режиссерами, о которых мечтал бы любой актер.

Актёры как женщины

Ярослав Здоров. Возвращаясь к “М. Баттерфляй”… Я видел спектакль с Курмангалиевым. Когда я вышел из зала, почувствовал, что рано или поздно этот спектакль будет иметь ко мне непосредственное отношение. Это чувство возникло на каком-то необъяснимом уровне. Смешно: “предчувствие его не обмануло”. Это как раз из той серии.

Моя эйфория длилась недолго. Довольно скоро начались сложности – в смысле негатива по отношению ко мне. Но это второстепенная закулисная жизнь, что о ней рассказывать? Ведь в конечном итоге мы выходим к зрителю, зритель хочет видеть результат. Результат – это творчество, а не то, что происходит за кулисами. Какие-то там костюмеры, монтировщики, отношения…

К сожалению, благодаря тому что Виктюк воспевал зло, очень много зла было в его Театре. Зла человеческого… Люди просто получали от него удовольствие, они радовались тому, что им все дозволено. В какой-то момент даже я поддался этому. Не хочу сказать, что я Ангел, воплощение альтруизма и добродетели, но я был совсем другим человеком до того, как пришел в Театр Виктюка. Я был провинциалом, в хорошем или плохом смысле этого слова. И меня не любили, потому что я был не таким, как они. А почему они должны были меня любить? Для того, чтобы они меня приняли, я должен был бы уподобиться им. Стать Эриком Курмангалиевым, который мог с ними распивать и устраивать дeбoши. Я другой человек, у меня этого просто не получилось. Но весь негатив существовал потому, что его провозглашал Виктюк. Пусть негласно… Но это было можно. Так что же мне горевать о таком человеческом беспределе?

Да, меня восприняли в штыки. Когда я согласился принять участие в спектакле вместо Курмангалиева, я не учел всех тонкостей. Даже московская публика сначала воспринимала меня достаточно холодно. И это продолжалось длительный период времени. Спектакль шел четыре раза в неделю. Первая премьера со мной состоялась в Киеве, специально для того, чтобы попробовать. Если уж провал – так только 6 не в Москве. Московская публика очень злая, надо сказать. И критика. Я не знаю, откуда берется это паскудство. Из-за непонятных, смешных амбиций, из-за какой-то недоразвитости они пишут: “Плохо, плохо, плохо”. А что плохо? Объяснить не могут. И соревнуются – кто поострее, похлестче заденет. Вот в этом им мастерства не занимать. А на то, чтобы оформить какое-то умное, во всяком случае интересное размышление по поводу своих впечатлений, их не хватает. Да не только критика, но и публика меня восприняла очень тяжело. Но, во-первых, поздно было отказываться, а во-вторых, мне уже и не хотелось этого делать. Сначала я ощущал обиду. Я понимал, что вроде нравился им, но сложившиеся стереотипы были настолько сильны в аудитории, что они перекрывали здоровое творческое начало в зрителе, то начало, которое делает зрителя и актера соучастниками. Вот я, например, с некоторых пор прихожу в театр или в консерваторию – и перестаю быть, грубо говоря, профессионалом. Я не хочу быть профессионалом, я хочу быть обыкновенным зрителем, обыкновенным слушателем. Это мне помогает лучше понять и не заблyдиться в своих впечатлениях. Когда ты приходишь в театр с амбициозном началом, ты просто-напросто врешь самому себе. Появляются ревность, зависть – весь этот ужас. И его хоть отбавляй и в критиках, и в представителях творческой среды, он дает им отвратительную способность отравлять жизнь и умерщвлять всякие интересные начинания.

Конечно, я поздно понял, что значит вводиться в спектакль после человека, который снискал себе зрительскую любовь. Но я столько вложил в него своей души… Это была отдельная жизнь, маленькое озарение в моей жизни, и я должен был доказать самому себе, что я способен достучаться до сердец даже такой амбициозной аудитории, как московский зритель. И я это сделал. На “М. Баттерфляй” никогда не было пустых мест, никогда. Переполненные залы, овации и, в конце концов, цветы. Это показатель, да? Я не буду греха таить, каждый актер хочет, чтобы ему дарили цветы, каждый актер хочет, чтобы у него был успех. Актеры как женщины, они хотят нравиться. Они хотят, чтобы их любили, чтобы им делали комплименты. Они могут не сознаваться в этом, но все равно в глубине души они знают, что лгут. Им хочется нравиться публике. И мне точно так же этого хотелось, и было очень обидно за мой первый поклон в Москве. Я помню, как Курмангалиева забрасывали цветами. Даже Маковецкого, которого хорошо знает московская театральная публика, по-моему, задевал успех Курмангалиева. Потому что у него был дикий, бешеный успех. Я опять-таки подчеркиваю, что надо отдать должное тому, что это было удачное стечение обстоятельств. Время располагало. На моем первом спектакле в Москве было обратное – как раз Сереже Маковецкому в этом смысле повезло: все цветы дарили ему. А я, главный исполнитель, оставался как некоторое бесплатное приложение к нему, в нагрузку. После такого можно было бы, конечно, повернуться, оскорбиться и уйти. Я этого не сделал. Потому что я уже любил спектакль, мне казалось, что у него большое будущее. Самое главное, что я хотел в тот момент пересилить собственные амбиции, собственные обиды и сделать этот спектакль своим. Я решил обратить эту ошибку в опыт, направить ее в положительное русло. “Да, сейчас мне обидно, горько, допустим… Но это же дико смешно – мне обидно за то, что мне цветы не подарили. Это же глупо”. Хотя это меня действительно обижало. Но прошло несколько спектаклей, и ситуация изменилась. Я почувствовал, что наступил момент, когда Москва начала меня принимать. Принимать мой образ.

Образ Сонг Лилинг Курмангалиева был иным. Начнем с того, что Эрик – это совсем другой человек. Для него и ставился этот спектакль, бралось во внимание то, что он действительно азиат. Он казах – у него раскосые глаза, восточная внешность. Он по всем статьям вписывался в координаты пьесы. Хаpaктер его героя был более демоническим. Более односложным, скажем так. Даже если бы я захотел какую-то фурию из себя изобразить, то у меня бы просто не получилось. Мне хотелось совершенно другого. Я тогда не думал, чего именно мне хотелось, я просто делал то, что мог. В том и заключалась вся прелесть, что у меня было совершенно другое существо.

Честно говоря, я порвал свои взаимоотношения с Виктюком. Дело в том, что так нескладно сложилась жизнь – наши отношения перестали быть дружескими. Я ушел из Театра, когда понял, что это действительно так. Я принял решение в один прекрасный момент: “С сегодняшнего дня это мое прошлое. Я не хочу туда возвращаться”. Но, конечно, были еще и внутренние проблемы, чисто житейские, бытовые, которые ускоряли принятие решения о расставании с этим Театром, о растворении его в вечной памяти. Но для меня болезненным является вообще всякий уход. Театр Виктюка не был для меня шарашкой, он был действительно участком жизни, и достаточно интересным, увлекательным, долгим. Два года я работал у Виктюка. Для меня это много. Я не драматический актёр, который в своем театре может прослужить всю жизнь, которого вперед ногами из театра вынесут. Это другие отношения. Для меня Театр Виктюка стал действительно важной вехой в творческой жизни. И принять такое решение мне было сложно и больно, но я понимал, что нужно поставить определенную точку. И только после этого появится новый участок в жизни, новый этап. Пережить разрыв с “М. Баттерфляй” мне было трудно. Я все время вспоминал этот Театр, свой текст, он мне даже во сне снился. Вспоминал переполненный зал, ярусы, люстру, аплодирующую публику. Это совершенно необъяснимые чувства. К сожалению, такова профессия, такова творческая жизнь, она не может быть только прекрасной и сладостной. Моя жизнь как раз очень сложна, потому что у меня нет продюсеров, менеджеров, целого штата людей, которые бы на меня работали. Или хотя бы одного человека, который занимался бы профессионально моей жизнью. Все в моей жизни происходит по воле Божьей. Это не странно, это как раз нормально. И дай Бог, чтобы так и продолжалось. Хочу в это верить. Тем болезненнее для меня подобные разочарования. Обо мне услышали, я пришел, мне создали ситуацию – хорошо, если так… Но здесь ситуацию мне создала сама жизнь. Поэтому больнее, острее для меня было расставание.

Было ли разочарование в личности Виктюка? Да. Но ведь об этом говорю не только я, об этом говорят многие актеры. Я один из тех, которые не так сильно с ним связаны. Есть актеры, которые с ним прожили достаточно долгую жизнь. И они говорят то же самое о нем, хотя все равно продолжают его любить. У меня этой любви уже нет. Он сделал мне больно. Хотя я отдаю ему должное, он сделал кое-что еще. Он дал мне “М. Баттерфляй”, у меня появилась возможность получить огромное удовольствие от работы в этом спектакле. Но я не могу сказать, что у меня осталась хорошая и теплая память об этом. И я не могу сказать, что сейчас с удовольствием туда вернулся бы или же, что я тоскую об этом времени. Нет. Это острый и болезненный этап, он достаточно быстро прошел. Не было у меня ломки, как у наркоманов, когда они пытаются воскресить свою нормальную жизнь. Почти не было – немножко, очень коротко и ясно. Было – и прошло. Этот этап в моей жизни дал мне возможность расширить свою аудиторию, найти своих потенциальных слушателей, дал возможность ощутить себя актером, артистом. Это такое счастье!

Ведущий актер театра имени Романа Виктюка Ярослав Здоров родился в 1970м году в Ярославле. Будучи ребенком, он занимался в музыкальной школе по классам фортепиано и баяна. После того, как окончил школу, поступил учиться на актерский факультет в Ташкентский художественно-театральный институт, в котором проучился до 1991го года. В том же году, после выпуска, Ярослав становится лауреатом второго конкурса актерской песни имени Миронова Андрея. На этом конкурсе все замечают его редчайшие данные как вокалиста. И вскоре Алексей Рыбников, известный композитор, приглашает его в свою постановку Литургия оглашенных в жанре оперы-мистерии. Дальше он начинает работу с Виктюком Романом и в 1992м году получает главную роль в спектакле Мадам Баттерфляй, а в 1993м был задействован в небольшой, но достаточно значимой для его карьеры роли в Полонезе Огинского. Дальше Здоров принимает решение, что он хочет обучиться вокалу и получить музыкальное образование и занимается с Дорлиак Ниной Львовной. В 1994м он продолжает играть в театре и параллельно поступает в Академию музыки имени Гнесинких, где проходит обучение до 1999го года. Уже с 1995го года он начинает выступать с сольными концертами, с программой 17го — начала 18го века. И в этом же году становится солистом консерватории. Валерий Фокин приглашает принять участие в спектаклях Карамaзoвы и ад и Современник. Позже Ярослав начал выступать с Вивальди-оркестром, где исполнял произведения Вивальди. Играл во множестве театров и очень много разноплановых ролей. С 2002-го года играет в мюзикле Чикаго. Также есть еще кино с Ярославом Здоровым, например, Крутые менты. Имея редкий диапазон голоса в 3,5 октавы, он заставляет слушать и удивляться этому прекрасному дару. Также приятно смотреть Ярослава Здорова на сцене театра.

У Ярослава Здорова гoлyбые глаза, русый от природы цвет волос, светлая кожа и средние губы. Форма лица круглая, лоб средний, волосы вьющиеся, густые. Ярослав Здоров не меняет цвет волос, отдавая предпочтение натуральному. У актера маленький прямой нос и округлый подбородок. Ярослав Здоров носит очки. Рост актера — 190 см, татуировок нет.

Знак зодиака — Козерог (01.01.1970)

СвернутьПолная биография

Коронавирус продолжает волнообразно распространяться во всем мире. Больше 8 тысяч заболевших коронавирусом россиян выявлено 30 сентября. Пульмонолог, доктор медицинских наук Игорь Лещенко заявил, что последствия коронавируса могут мучить переболевших COVID-19 долгие годы – возможно, до конца их жизни. «Никто из врачей не мог представить себе, что через семь месяцев с начала пандемии коронавирус по-прежнему остается проблемой номер один в мире», – утверждает Лещенко.

Не только обыватели, но и специалисты сначала не подозревали, насколько страшен новый вирус. COVID-19 поражает помимо дыхательной системы человека сердце, суставы, почки. У многих людей обостряются хронические заболевания. У тех, кто считал себя здоровыми, появляются неврологические изменения, слабость, депрессия.

– Пациенты переносят заболевание по-разному. У кого-то пропадает обоняния, появляется астенический синдром, кто-то попадает в отделение реанимации, – говорит пульмонолог, кандидат медицинских наук Наталья Эсаулова. – На этом заболевание не заканчивается. При выписке пациента из больницы он не становится здоровым. У нас есть молодые пациенты – например, 38-летняя женщина перенесла тяжелое течение коронавируса, она находилась 100 дней на искусственной вентиляции легких, 85% легких были поражены. Ей пришлось пройти серьезную реабилитацию. Можно сказать, что пациентка выздоровела, и это счастливый случай!

Но не только сам коронавирус несет опасность. Длительное отсутствие двигательной активности, нахождение в помещении ведет к обострению хронических заболеваний – гипертонии, ишемической болезни сердца, сахарного диабета и других. Пациенты, находясь на самоизоляции, набирали от 2 до 6 килограммов, у них обострялись ревматологические проблемы, подагра.

– Серьезному воздействию при коронавирусе подвергается сердечно-сосудистая система. Уязвимее других – люди с артериальной гипертонией, сахарным диабетом, ожирением. Именно они подвергаются наибольшему риску заболеть. Еще одна уязвимая группа – пациенты, которые перенесли острый инфаркт миокарда, инсульт. Все эти пациенты, переболев коронавирусом, нуждаются в реабилитации и длительном наблюдении, – рассказывает кардиолог, кандидат медицинских наук Елена Фокина. – Но даже если человек не относится к этим группам, он больше не может считаться здоровым. Вирус поражает и сердечную мышцу, и сосуды, действует на свертываемость крови, вызывая тромботические осложнения. Риск заболеть увеличивается с возрастом, поэтому мы так бережем пожилых людей.

Часто пациенты внезапно погибают, когда, казалось бы, и COVID-инфекция не тяжелая, но развиваются угрожающие жизни осложнения, продолжает кардиолог: «Поражение сердечной мышцы (миокардит) само по себе приводит к сердечной недостаточности и cмepти. Очень большой кардиологический пласт – нарушение сердечного ритма, которое вызывает коронавирус. Препараты, которыми мы лечим инфекцию, могут вызывать аритмию. Мы теряем людей из-за этих проблем».

Еще одна проблема, с которой врачи столкнулись во время пандемии: люди, которых разбил инсульт, инфаркт, поздно обращаются за врачебной помощью. Они боятся, что в больнице вдобавок к своей болезни получат и коронавирус, поскольку в сознании людей медицинские учреждения являются источниками инфекции. А в итоге умирают, поскольку не получают срочную медицинскую помощь. Таких, по статистике, 26%, то есть каждый четвертый.

– Ревматологи понимают проблему несколько иначе. Поражение легких, проблемы с тромбами мы воспринимаем как целое воспаление во всем организме. У некоторых людей вирус заставляет выpaбатывать провоспалительные вещества, которые приводят организм на грань cмepти. А вот пациенты ревматологического профиля, которые принимают обезболивающие препараты, переносят коронавирус легче, чем другие люди. С чем это связано? Возможно, с тем, что они принимают противовоспалительные препараты по своему основному заболеванию. Научных выводов пока нет, только предположения, – говорит профессор, доктор медицинских наук Ольга Теплякова.

Какие симптомы остаются после выздоровления, какие нарушения в организме вылечить до конца не удается?

– Обращать внимание нужно прежде всего на одышку, – говорит Игорь Лещенко. – Была ли она до болезни или появилась после? Если была, изменились ли ощущения человека по поводу затруднения дыхания? Сколько шагов переболевший может сделать до появления одышки? Важно: увеличение физической нагрузки нужно, но оно должно быть постепенным. Еще один совет: не нужно делать компьютерную томографию каждый месяц – она же не лечит, а только диагностирует болезнь. Легкие восстановятся в период от трех месяцев до года. И лучевая нагрузка этому не способствует.

– Я могу насчитать четыре волны заболевания коронавирусом, – утверждает Лещенко. – После того, как вирус попал в мир, первыми заболели медицинские работники. Потом появились больные из других профессиональных областей. Следующая волна – у выздоровевших людей появилась необходимость в реабилитации. Сейчас наступает сезон острых респираторных вирусных инфекций, так что всплеск заболеваемости COVID-19 закономерен.

Открытые курорты Черного моря, работающие школы, детские сады, кружки для детей – всё это тоже способствует росту заболеваемости. «Многое зависит от нас, врачей и пациентов, – сможем ли мы сдержать рост заболеваемости?» – задаются вопросом медики.