Лесь сердюк биография личная жизнь

Кадр из фильма «Встреча у высоких снегов», 1982 г.

За свою долгую творческую карьеру Лесь Сердюк снялся более чем в 120 фильмах. Среди лучших его работ – роли в картинах «Соломенные колокола», «Дума о Ковпаке», «Легенда о княгине Ольге».

В жизни Леся Сердюка были серьезные проблемы с крепкими напитками, однако в отличие от ряда коллег он сумел преодолеть зависимость. Об этом и других интересных фактах из биографии советского и украинского актера вы узнаете далее.

Продолжатель династии

Лесь Сердюк был выходцем из артистической среды. Он родился в 1940 году в семье актера Александра Сердюка.

Мальчика назвали в честь отца, Александром. То имя, под которым он позже обрел известность, было его творческим псевдонимом.

Лесь с ранних лет мечтал об артистической карьере. Поэтому неудивительно, что после школы он поступил в театральный институт.

Актер играл на площадках Рижского ТЮЗа, Киевского театра драмы, Национального театра драмы имени Ивана Франко. На киноэкране он дебютировал в 1965 году, снявшись в сериале «Рожденная революцией», а его последним фильмом стал мини-сериал «Тарас Бульба».

Семейная драма

Актер был женат дважды. Его первой супругой была известная актриса Ирина Бунина. У пары родились двое детей – дочь Анастасия и сын Александр, которого, как и отца, все называли Лесем.

Однако после рождения детей бpaк распался. В этот период Лесь много пил и совместная жизнь с ним была невыносимой.

Кадр из фильма «Встреча у высоких снегов», 1982 г.

После развода Лесь пpaктически не занимался воспитанием детей, о чем потом также сожалел. Они отплатили ему той же монетой и, будучи взрослыми, также не интересовались, чем живет их отец.

Впрочем, отсутствие связи с отцом не помешало Анастасии Сердюк подхватить семейную эстафету и тоже начать карьеру в кинематографе.

Лесь Сердюк-младший в юности мечтал снимать кино и выучился на оператора. Но потом понял, что ошибся с профессией, и сейчас занимается бизнесом.

Обретенное счастье

Со своей второй женой Лесь Сердюк шапочно познакомился еще во время учебы в институте. Он уже заканчивал вуз, когда Ася едва поступила на режиссерский факультет.

Через много лет их пути вновь пересеклись в городе Жданове (нынешнем Мариуполе). Сердюк приехал туда на кинофестиваль, а его институтская знакомая – на гастроли с Донецким оперным театром.

Лесь и Ася встретились, и оба увидели друг друга по-новому. После возвращения домой актер, который к этому времени уже был в разводе, стал часто звонить Асе в Донецк.

Как-то вечером в квартире у Леся началось очередное пиршество. Однако среди веселящейся толпы актер вдруг почувствовал себя настолько одиноким, что вышел на улицу и пошел к междугородному телефону-автомату.

Набрал Асин номер и объявил ей, что если она хочет успеть застать его живым, то пусть прилетает немедленно. Вместе с приветствиями эта шуточная фраза отняла минуту разговора, а больше денег у актера не было.

Кадр из фильма «Встреча у высоких снегов», 1982 г.

Через четыре часа в квартиру ворвалась Ася. Разогнала компанию и на неделю увезла Сердюка к себе домой.

Так между двумя сорокалетними людьми начался роман. Едва выдавались свободные дни, как они срывались и летели: она к нему в Киев или он к ней в Донецк. Закончилось тем, что Ася окончательно оставила родной город и переехала к любимому.

Однако он все еще продолжал пить. Тогда между супругами состоялся серьезный разговор, после которого Лесь Сердюк больше не пригубил ни капли.

Вместе супруги прожили больше 25 лет. Общих детей у них не было, однако их заменил маленький внук Аси, которого пара воспитывала с трех лет.

Последние годы

Лесь Сердюк работал на сцене почти до самого конца. Работал, даже зная о своем диагнозе – paке легких. Он скрывал этот факт от друзей и коллег, правду знали только самые близкие. Весной 2010-го актера не стало.

О нем вспоминает режиссер Григорий Кохан – с актером у него связаны три незабываемые истории. «Могу сказать, что именно они открыли мне Сердюка и как актера, и как человека», – говорит Кохан.

История первая. МОЛОДОЙ АКТЕР И МЭТР СТЕЛЬМАХ

Моим режиссерским дебютом на Киностудии имени Довженко была картина «Хлеб и соль» по сценарию Михаила Стельмаха.

Рекомендовали мне не только к тексту отнестись как к Святому писанию, но и пробовать определенных актеров. В этом списке оказался Лесь Сердюк. Фамилия была мне знакома – я знал о его отце, прекрасном театральном актере. Ну, думаю, сынок народного артиста – это еще одно ограничение режиссеру. Знакомлюсь. Понравился сразу. Настоящий мужик: глаза честные, взгляд прямой, да и в манере общения – ничего от «сынка». Снимал его без проб. И не ошибся. На площадке – полное взаимопонимание: я ему говорю, что хочу от него в эпизоде, и он точно выполняет задачу.

Но однажды… Снимали сцену крестьянского бунта: 1905 год. Герой Сердюка должен выйти к односельчанам и поговорить с ними, чтобы они поняли, что им делать дальше. Комaндую: «Мотор! Начали». И вдруг, слышу, совсем другой текст произносит мой послушный актер. Приставленный ко мне режиссер-наставник Макаренко делает мне отчаянные знаки: останови, мол, съемку. Но мне так нравилось то, что Лесь играет в сцене, как говорит и что говорит, что съемку я не остановил. На свой страх и риск.

Показываю материал Стельмаху. В ответ – тишина. Вдруг Стельмах резко: «Це не моє…» Ну, думаю, конец: снимут с постановки, доснимать же есть кому, – мой наставник возмущен вольностью артиста. Но через паузу Стельмах продолжил: «Але це добре зiграно! Хороша сцена!»

Молодой актер Сердюк сломал для меня заграждения не только их железных сценарных конструкций, но и переступил через редакторскую перестраховку, которая наделала столько бед в нашем кино.

Мы стали с Лесем единомышленниками.

Картина «Хлеб и соль» была хорошо принята зрителями, на фестивалях получала призы, отмечались роли, сыгранные Раисой Недашковской и Лесем Сердюком. Вокруг него сразу образовалось даже нечто вроде режиссерской тусовки: его приглашали из картины в картину. Ну и я уже искал сценарии «под него» – где бы он сыграл главную роль.

На съемках фильма «Живая вода» Лесь Сердюк (слева) влюбился в Зинаиду Кириенко.

История вторая. МУЖСКАЯ ДУЭЛЬ

А тут вдруг мне предложили сценарий «Живая вода». Он мне сразу понравился: никакой тебе социальности, народных сцен, никакого пафоса. В центре – любовный треугольник, но странный какой-то. Молодая мать двух взрослых сыновей – вдова, ее любит лесничий Антон, мечтающий заменить парням отца. Но не так все просо. Один из сыновей возненавидел Антона.

Как мог такой сюжет пройти через редакторские сети? Но ларчик просто открывался – автором его была жена министра по кинематографии. Поэтому к сценарию снова был приложен список актеров, но уж тогдашних знаменитостей: Зинаида Кириенко, Анатолий Солоницын и кто-то из младозвезд.

Приехал Солоницын пробоваться на роль возлюбленного гуцулки Данки. Он почему-то нервничал и все время говорил мне: «Это не точный текст, дай мне точный!» Я думал, как бы направить его с этим требованием к автору – Тамаре Шевченко. Повод возник неожиданно. На одной из репетиций Солоницын заявил: «Хочу, чтобы дали мне квартиру в Киеве. Что, разве жена министра не может?» Конечно, кандидатура звезды сразу отпала. Но Тамара Шевченко сказала: «Жаль, что у нас такого актера нет». На что я, как Ленин когда-то, чуть ли не выкрикнул: «Есть такой актер – Лесь Сердюк!» «Его никто не знает!» – засомневалась автор. «После этого фильма узнают все!» – ответил я.

Сердюка я взял без проб, красавица Кириенко возражений не вызывала. Ансамбль сложился, работа, что называется, пошла. На съемки зачастили чиновники из кинокомитета, однажды и сам министр пожаловал. Пожелал увидеть, как играют актеры. И просидел на съемочной площадке всю смену. Снимали как раз сцену, когда Богдан (Гаврилюк), приревновав свою мать к Антону (Сердюк), выгоняет ее из дома. Игра актеров произвела на министра странное впечатление. Он сказал: «Твои актеры как будто сами из этой истории. Прямо мужская дуэль. Ну-ну, посмотрим, что из этого получится».

Режиссер Григорий Кохан.

Не знал министр, да и я не сразу увидел, что за кадром разворачивается настоящая жизненная драма. Зеленоглазый красавец Гаврилюк влюбился в Кириенко. Она была так хороша в гуцульских костюмах, так магнетически притягательна! В глазах Ивана чувство восхищения Зинаидой переливалось всеми цветами радуги. Зина это чувствовала и реагировала не только по-актерски, но и по-женски. Она кокетничала, смотрела на него с нежностью. Но какими злыми делались добрые глаза Ивана, когда он смотрел на своего соперника! А если учесть, что после съемочного дня он избегал вообще общаться с Сердюком, я стал тревожиться.

После съемок мы с Лесем обсудили ситуацию. Мы понимали, что на фильм в целом она работает великолепно – актерам ничего не надо играть, весь расклад эмоций – в их глазах.

Когда я вспоминаю эти дни сейчас, мне кажется, что и Лесь был влюблен в Зинаиду Кириенко, что он тоже ревновал Зину к Ивану. Но никогда этого не показывал. Однако запомнилась мне его фраза: «В человеке или ревность убивает любовь, или любовь убивает ревность». С ним случилось второе. Отсюда и сдержанность… в кадре и за кадром. Поэтому никаких мужских разборок не возникло, Сердюк не допустил скандала.

После показа «Живой воды» в Париже на Неделе советского фильма французская пресса писала: «Мы стали свидетелями рождения в советском кино первого фрейдистского фильма». Советская же пресса обозвала картину «смесью фрейдизма с марксизмом». Так удобнее было выпустить ее не на широкий экран, а для клубных просмотров.

Но на творческих встречах, рассказывал Лесь, зрители почему-то чаще всего его расспрашивали именно о «Живой воде».

Дочь актера Анастасия Сердюк успешно продолжила театральную династию.

История третья. НЕЛЮБИМАЯ РОЛЬ У ЛЮБИМОГО РЕЖИССЕРА

Третья наша встреча состоялась в телесериале «Рожденная революцией». В серии о войне Сердюк играет простого солдата. Когда немцы подошли к Москве, в городе началась паника: появились мародеры, провокаторы, банды типа «Черной кошки». Героя Сердюка направляют в спец-отряд, который должен навести порядок. Сыграл он хорошо. Но некоторое время спустя, когда мы с ним преподавали в театральном институте, он признался, что роль карателя, пусть и с благородной задачей в этом моем фильме, ему не нравилась, а согласился он ее сыграть только потому, что мы, мол, в «одной связке».

После фильма «Рожденная революцией» жизнь нас развела. Но ностальгия по нашему общению на съемочной площадке все же мучила меня. В «Расстрелянных рассветах» я хотел снимать Леся, но он был страшно занят, и мне захотелось снять его дочь. Что я и сделал. Анастасия поразила меня тем, что была столь же творчески чувствительной к режиссерским замечаниям, как и ее отец. Но если уж вносила что-то свое, то это «свое» было открытием в хаpaктере ее героини. Учитывая, что это была первая ее роль в кино, могу сказать, что природа не отдыхает и на третьем поколении династии Сердюков.

С Любовью Полищук Лесь Сердюк встретился на съемках фильма «Вавилон ХХ».

ИЗ ЛИЧНОГО ДЕЛА

Сердюк Лесь (Александр) Александрович – народный артист Украины, члeн-корреспондент Академии искусств Украины.

Родился 14 октября 1940 года в Харькове. Окончил Харьковский театральный институт в 1961 году. В этом же году принят в штат Киевской киностудии имени Довженко. Снялся в семидесяти фильмах. В Театральном университете им. Карпенко-Карого Лесь Сердюк вел курс актерского мастерства. Последние два года был актером Театра имени Франко.

Лесь Сердюк был женат трижды. От бpaка с актрисой Ириной Буниной есть дочь Анастасия, которая почти два десятка лет работает актрисой столичного Театра им. Леси Украинки.

С последней женой Асей актер прожил почти тридцать лет. От этого бpaка есть сын Александр – после окончания операторского факультета театрального института он ушел в бизнес.

Что наша жизнь? Игра…

Алла ПОДЛУЖНАЯ. Специально для «Бульвар Гордона» 7 Августа, 2009 00:00

Год назад один из лучших украинских киноактеров после 37 лет перерыва вновь вышел на сцену. На этот раз — в составе труппы Национального театра Ивана Франко, в котором сейчас Лесь Александрович репетирует новый спектакль

Детство Леся Сердюка прошло за кулисами знаменитого «Березиля» — Харьковского драматического театра имени Шевченко, где служил его отец, ведущий театральный актер, народный артист СССР Александр Сердюк. Там же состоялся сценический дебют потомственного актера. А в 1966 году в его судьбе появился Киевский театр русской драмы имени Леси Украинки. Именно в Киеве началась кинокарьера Сердюка. Выигрышная мужественная внешность, яркая типажность, колоритность позволили Лесю Сердюку стать типичным киноукраинцем. В биографии народного артиста Украины более 120 фильмов, но все его персонажи имеют общую черту — они предельно правдивы, органичны и убедительны. Будь то воинственный Святослав из «Легенды о княгине Ольге», казак Конь-Голова из «Дикого поля», непредсказуемый Данько из «Вавилона ХХ», филигранно психологически сыгранный образ негодяя Вильготы в «Соломенных колоколах» или же последний кинообраз — казак Товкач из «Тараса Бульбы». Совсем недавно в творческом пути Сердюка произошел очередной вираж. Через 37 лет он, по его словам, «с огромной опаской» ступил на сцену — на этот раз Национального театра имени Франко. В относительно короткий срок актер сумел сыграть ведущие роли в спектаклях «Все мы коты и кошки», «Божья слеза», «Женитьба». Сейчас Лесь Александрович репетирует новый спектакль.

«Пить бросил благодаря моей жене Асе»

— Лесь Александрович, ваша дочь Анастасия Сердюк продолжает своеобразную эстафету фамилии в кино. Как вы относитесь к ее творчеству: поддерживаете, помогаете?

— Знаете, вы затронули очень сложную личную ситуацию. Это давняя история и самый болезненный вопрос моей жизни. Творчество Насти я всячески приветствую, она молодец, но, к сожалению, мы не общаемся. Как-то не получилось у нас в этом смысле. Вот такая беда! Грешен я, виноват, и чем дальше, тем острее это чувствую.

— У вас дочь единственная?

— Еще есть сын, Лесь. Он в свое время окончил операторский факультет, но кино не занимается — пошел в бизнес.

— Чувствую, что вам больно говорить о детях…

— Очень. Но знаете, случился интересный поворот судьбы. У моей теперешней жены Аси, с которой мы живем вместе уже больше 25 лет, есть внук Женька. Он был еще маленьким, когда мы поженились. Его жизненная ситуация была схожа с моей: я знал своих сына и дочь только в детстве, а он не знал своего отца вообще. И как-то так получилось, что мы «прилипли» с ним друг к другу душевно, он — наша надежда, волнение, радость. Буквально с трех лет Женька рос под моей опекой и дарил мне те эмоции, которых я не получил от своих детей, а я согревал его теплом, которое недодал сыну и дочери.

Что скрывать, все беды мои от того, что вел себя в молодости совершенно непотребно: пил, бездумно растрачивал жизнь, не ценил того, что имел. Не знаю, как меня терпели родные, выдерживали окружающие! Но, наверное, Богу зачем-то надо, чтобы я жил на белом свете. Потому и сумел одуматься, все бросить и зажить нормально.

С Владимиром Вдовиченковым на съемках фильма «Тарас Бульба». Хотинская крепость

— Вы превозмогли в себе тягу к спиртному благодаря собственной силе воли?

— Благодаря моей жене Асе. Наше знакомство — интересная история. Мы с ней когда-то учились в Харьковском институте искусств, были знакомы: я уже оканчивал вуз, а она только поступила на режиссерский факультет.

Случай или Бог пересек наши пути снова в Жданове (нынешнем Мариуполе): я был там на кинофестивале, а она с Донецким оперным театром на гастролях. Мы встретились, и, как бывает, когда люди через много лет видят друг друга в каком-то ином качестве, искра между нами пробежала. Я стал часто звонить Асе в Донецк, где она продолжала работать режиссером.

Однажды вечером у меня в доме был очередной праздник — все гуляли. Куча людей, многих из которых я толком и не знал, двери настежь. И вдруг мне так захотелось позвонить в Донецк! Нашел 15 копеек и пошел в гостиницу «Славутич», где был междугородный автомат. Набрал Асин номер и, как мне показалось тогда, очень удачно пошутил, сказав ей: «Если ты хочешь успеть на мои похороны, вылетай немедленно!». Тут минута разговора закончилась, а больше денег у меня не было.

Через четыре часа она прилетела ко мне домой, на Русановку, разогнала всю компанию. Утром, узнав на студии, что у меня неделя свободная, Ася буквально взяла меня за шиворот и увезла к себе в Донецк. После этого у нас начался аэрофлотский роман.

— Хотите сказать, что как только выдавалась свободная минута, вы летели из Киева в Донецк и наоборот?

— Да. Летали, летали и чувствуем, что это как-то глупо: нам уже по 40, хочется чего-то определенного. Я уговаривал: «Бросай все, я тут все смогу тебе обеспечить». И Ася оставила театр, прекрасную работу, шикарную квартиру в центре Донецка и приехала ко мне.

Вроде живи и радуйся, но я все еще продолжал устраивать «праздники», и как-то она сказала: «Так дальше не может продолжаться». Состоялся очень серьезный разговор. Я месяц просто сходил с ума, а потом умер Иван Миколайчук, за ним мой отец… Все как-то сошлось, и у меня как отрезало: с 1988 года бросил пить. Живем с женой друг для друга, очень рады этому и счастливы в нашей маленькой однокомнатной квартирке.

В том же 88-м в моей творческой жизни произошло важное событие. Фильм «Соломенные колокола» повезли на Международный фестиваль в Карловы Вары, тогда это было целое событие. И там я получил приз из рук самого Чингиза Айтматова за лучшее исполнение мужской роли. Вечером, лежа в гостиничном номере, крутил радио, звучала чужая речь, в которой я понимал только одно часто повторяющееся слово — «Сердюк». «Боже мой, — думал, — как хорошо, что я до этого дожил!». Решил: как только приеду — сразу к отцу (ему тогда оставалось еще полгода жизни). Отвезу ему этот приз, пусть посмотрит, что из сына «выйшлы люды» наконец-то!

И потекла жизнь дальше: брался за любую работу, много снимался. Как-то сказал Ивану Миколайчуку: «Ты качеством взял, но я тебя количеством переплюну!». Всегда считал, что кино — это моя работа, никогда не было такого: буду сниматься — не буду. Надо! И старался делать это хорошо и по возможности талантливо.

«Миколайчук говорил мне: «Лесь, ничего не бойся, мы все с тобой сделаем»

— Вы понимали тогда, что Миколайчук не обычный режиссер?

— Я понимал, что это был удивительный человек и творец. В то время на экраны выходили картины разного качества и тематики, Иван ни одной не пропускал. Для меня было очень ценно, когда, посмотрев даже посредственный фильм с моим участием, он говорил: «Лесь, ты работал здесь честно».

Если бы не Иван, я снимался бы в обыденных фильмах, играл каких-то вояк с автоматами, казаков на лошадях, а появился он — и в моей актерской судьбе произошло самое главное. Ведь роль Данька в «Вавилоне ХХ» Миколайчук писал для себя, а потом вдруг отдал ее мне. Что он сумел почувствовать во мне, чего я и сам о себе не знал?

С тех пор я понимаю, что такое режиссер самого высокого полета: ему было не жалко отдать свою роль ради того, чтобы получился фильм. Я волновался страшно, а он все время повторял: «Лесь, ничего не бойся, мы все с тобой сделаем!».

— Вас связывали только творческие отношения или вы все-таки дружили?

— Говорить о дружбе с Иваном на каком-то бытовом уровне не приходится, не люблю фамильярности и панибратства. Например, никогда не мог обратиться к Параджанову: «Сережа!». Ну кто я такой, чтобы так ему говорить? Вот и с Иваном та же история. На студии была серьезная творческая комaнда — Осыка, Параджанов, Ильенко, Миколайчук, Степанков, и попасть в нее была огромная честь для любого артиста. Я старался туда не лезть, ждал — и правильно делал.

Фильм Ивана Миколайчука «Вавилон XX» в творчестве и жизни Леся Сердюка стал вехой

Однажды — а я снимался в «Наталке Полтавке», играл Мыколу, был такой весь важный! — звонит мне ассистент из группы Миколайчука… Я спрашиваю: «Что ж это Иван стал таким памятником, что сам не может мне позвонить?» — и бросил трубку.

Представляете, через 20 минут звонит Иван и извиняется: «Лесь, был очень занят, поэтому попросил ассистентку, прошу тебя, приди, надо поговорить». Как мне тогда стало стыдно…

Какие-то сцены Миколайчук давал мне на пробы. Я честно учил текст и не понимал, чего он хочет. Как-то снимали эпизод, где я должен пройти мимо актрисы Таи Литвиненко, которая сидит на дровах возле дороги, посмотреть на нее и захотеть как женщину, взять за руку и отвести в клуню. Все! Иван меня спрашивает: «Ты знаешь, как это делается?». Я растерялся: ну как это, вот так вдруг? «Я тебе помогу, — говорит он, — ну-ка принесите вишни». Иван как сережки повесил вишни Тае на уши, несколько дал в рот и сказал, чтобы я подошел и съел ягоды на ней. Когда я это сделал, понял, как он удивительно уловил, что через физическое действие можно достичь результата. Мы с актрисой так почувствовали друг друга, что все стало естественным, органичным, не было нажима, неловкости. Вот это настоящая режиссура!

Всю дорогу с проб Иван молчал, а уже возле дома сказал: «Свистни мне сегодня вечером». Я знал: это значит — позвони. С трудом нашел исправный телефон-автомат (тогда это была такая проблема!), дозвонился… Он говорит: «Приходи!», а мы на Русановке рядом жили. Поднимаюсь на лифте, открывается дверь — стоит. Как Миколайчук знал, что я еду? И сразу говорит: «Ты будешь играть Данька!». — «Как, что? — оторопел я. — Может, сначала зайдем в квартиру? Это же твоя роль!». — «Нет, — говорит, — ты будешь играть, ты лучше!». — «А как же худсовет? — спрашиваю. — Он меня не утвердит!». — «Я тебя утвердил, и этого достаточно!» — отрезал Иван.

Потом уже были Леня Осыка, Юра Ильенко, их хорошие фильмы, но Миколайчук первым принял меня в эту блистательную комaнду на студии. Двум людям я всегда звонил отовсюду — отцу и Ивану, для меня было важно их мнение.

«В Харьковском обкоме нам сказали: «Сейчас политика — закрывать театры, так что поезжайте в Якутск»

— А какими ветрами вас после окончания Харьковского института искусств занесло в Киев?

— Распределили меня в Харьковский театр имени Шевченко… Я там прекрасно работал, много играл, сидел в гримерке со своими институтскими учителями — Иваном Марьяненко, Даниилом Антоновичем, Марьяном Крушельницким, отцом. Сколько было знаменитых артистов в театре! Михаил Покотыло, Полина Куманченко, Евгений Бондаренко! Каждый из них — глыба, но я с ними вырос и воспринимал как родных людей, с которыми можно запросто общаться. Помню, мне, мальчишке, за то, что я посмотрел 15 раз любимый спектакль «Шельменко-денщик», они из железного рубля сделали медаль. Я был в восторге!

А на нашем курсе в институте учился начинающий режиссер Адольф Шапиро. Он предложил сокурсникам создать свой театр — по примеру московского «Современника». Комсомол выделил помещение (кстати, в Сердюковском переулке), и каждый вечер после своей основной работы с 10 вечера до пяти утра мы репетировали. Поставили два спектакля, и тут нас вызывают в обком партии и говорят: «Сейчас политика не открывать, а закрывать театры, так что в Харькове вам ходу не будет. Если хотите, поезжайте в Якутск, где есть помещение, директор, а нет труппы».

Самое интересное, что мы были готовы туда рвануть, даже вещи начали собирать. Прочитав об этом заметку в газете, к нам приехал замдиректора Рижского ТЮЗа. «Зачем вам этот Якутск?» — говорит и предложил ехать к ним. А меня вообще никуда не отпускают, я по распределению в театре. Еле дождался, когда закончился этот год, и укатил в Прибалтику играть в спектакле «Мой бедный Марат».

— Почему не остались в Риге?

— Случай поменял планы. Приехал в Киев на кинопробы, поселился в гостинице в двухместном номере с Сашей Збруевым — как раз в Киеве гастролировал «Ленком». Раззнакомились: кто, что… Он говорит: «Так тут же замечательный Театр Леси Украинки есть — пойди туда. Показать есть что?». Я ему: «Да ты что! Там еще следы Хохлова и Романова на коврах остались, а Лавров — художественный руководитель… Кто меня туда возьмет?». Он в ответ: «Хлебни 150 коньяку и иди!».

Принял я, правда, не 150, а 100 коньяку и пошел в Русскую драму. Открываю двери проходной и сразу же натыкаюсь на Юрия Сергеевича Лаврова, который спрашивает: «Молодой человек, вы что хотели?». Я от волнения запинаюсь, но рассказываю: мол, актер из Риги, хочу попробоваться в ваш театр. Он позвал заведующего труппой Сигизмунда Криштофовича и поручил меня ему.

Тогда в театре шел спектакль «104 страницы про любовь». Криштофович тут же звонит по телефону: «Адочка?» — и я понимаю, что это Роговцева. Я ее фотографию видел еще в Харькове в театральной программке: посмотрел и сразу влюбился. Думаю: «Ничего себе! И где тот Збруев взялся на мою голову?». Но на следующий день в 12 я уже был в театре. Ада Роговцева оказалась такой коммуникабельной, что сразу сняла мое волнение шуткой. «Все, — говорит, — это мой последний день в театре: теперь тебя возьмут, а меня выгонят… А там комиссия, такие артисты! Как я переволновался! Не могу переносить с тех пор всякие кинопробы, просмотры. Но после обсуждения услышал: «Мы вас берем»…

«Ада Роговцева стала моей крестной дочерью»

— Сколько лет вы работали в Русской драме?

— Четыре года. Помню замечательные спектакли — «Странная миссис Сэвидж», «Оглянись во гневе». Это был очень важный актерский опыт для меня. Я тесно общался с поэтами Мыколою Винграновским, Иваном Драчом… Хорошее было время…

— Тогда и женились на маме Анастасии Сердюк?

— Да, это была актриса театра Ирина Бунина. Но вскоре пришлось перейти на студию имени Довженко.

— Туда было трудно попасть?

— Еще как! Помню, пожаловался своему другу Костю Степанкову: мол, не знаю, что дальше делать. Через какое-то время он велел подойти к директору студии Цвиркунову. Тот встретил меня словами: «Такие люди за вас просят… Я им верю, хочу верить и вам. Пишите заявление». Костя я потом спросил: «Что ты ему сказал, что он так хорошо меня принял?». А Степанков смеется: «Да ничего особенного. Если, — говорю, — не возьмете Сердюка, встану у вас в кабинете на колени и заплачу, а потом всю землю из цветочных горшков съем, и цветы у вас не будут расти». Такое баловство было, но дело серьезное сделали.

Я так всегда и говорю: Ада — моя театральная мама, а Кость — киношный папа. У нас со Степанковым сложились душевные отношения, с ним было просто, легко, приятно, интересно, мудро, песенно. С ним можно было общаться на любые темы, как и с Миколайчуком. К Ивану можно было обратиться, как к священнику, в любое время дня и ночи: если у тебя на душе плохо, он выслушает любой бред и поможет разобраться. А потом Ада стала моей крестной дочерью.

«Много у меня грехов, а Господь мне все прощает и посылает вдруг работу любимую в таком театре». Лесь Сердюк с Ларисой Кадыровой в спектакле «Все мы кошки и коты», Театр Ивана Франко

— Это как же?

— Как-то звонит мне Адина дочка Катя Степанкова. «Лесь Александрович, — спрашивает, — вы сидите или стоите?». — «Стою, — отвечаю, — но подожди, сяду»… Катя говорит: «Вы не волнуйтесь, но у вас появилась дочь». — «Кто же?!». Она продолжает: «Не пугайтесь. Памперсы покупать не надо, в институт устраивать тоже. Это моя мама!». Как, что? И рассказывает, что подруга уговорила Роговцеву во время съемок в Питере окреститься в Казанском соборе. Священник спрашивает: «Кто мама? — Ада показывает на подругу. — А отец?». И Ада не задумываясь ответила: «Лесь Сердюк». Потом, правда, спохватилась: «А ничего, что он на два года младше меня?». Священник ее успокоил: мол, теперь это уже не имеет значения.

Дай Бог здоровья Аде. Она удивительная женщина и гениальная актриса. Такая труженица, успевает и спектакли играть, и сниматься. Бывает, ей сын или дочка звонят: «Мам, ты где?», а она отвечает: «Сейчас в билете посмотрю, где я»… Просто восхищаюсь ею! Жаль, что жизнь у нас такая загруженная, что не хватает времени просто посидеть вместе, повспоминать, поговорить задушевно. А как хотелось бы сыграть в каком-то спектакле вдвоем! Вообще, столько желаний, хватило бы сил и здоровья! Никогда не встречался в общей работе на театральной сцене с Богданом Ступкой, ох, думаю, было бы интересно!

— Может, он вас для этого и пригласил в Театр Франко?

— Это было настолько неожиданно для меня! Мы как раз тогда снимались в «Тарасе Бульбе», были в таком живописном месте — Хотинской крепости. Богдан подошел ко мне и говорит: «Я бы взял тебя в театр!».

А время сложное, кино совсем «упало», я потыкался туда-сюда и понял, что не умею сниматься у новомодных режиссеров. И в это безвременье меня Ступка зовет! Да еще три месяца меня уговаривает, а я боюсь, ведь 37 лет не выходил на сцену! А Ступка мудрый. «Ты, — говорит, — просто походи, осмотрись, почувствуй»… Вы не поверите, он сам за меня и заявление написал. Я говорю: «Покажи, как это делается», и Богдан сел и накатал.

Вот такое незаслуженное у меня счастье случилось. Ведь как много у меня грехов перед дочкой и сыном моими недолюбленными, женами бывшими, а Господь мне все прощает и посылает мне вдруг работу любимую в таком театре. Я здесь за год сыграл три больших роли в замечательных спектаклях и сейчас приступаю к четвертой, это же счастье великое для актера! Мне так интересно через столько лет вновь почувствовать сцену, меня так замечательно приняли в коллективе, я будто домой вернулся. И за что мне такое?

Все время каюсь и прошу — часто это уже только мысленно, потому что многих друзей нет на этом свете — прощения у всех. Иван Миколайчук не умел долго сердиться. Бывало, посмотрим друг другу в глаза, он улыбнется и скажет: «Ладно, старик»… Как-то он мне приснился… Я плакал у него на плече, и от тех слез мне было так приятно. Иван похлопал меня по спине: «Ничего-ничего, старик, все будет хорошо»…

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter